Божественная Литургия – главное из общественных богослужений, во время которого совершается главное таинство Церкви - Таинство Причащения или Евхаристия (греч. «благодарение»).
Как современный христианин относится к Литургии? Какое участие принимает он в ней? И принимает ли? Об этом заочный диалог прихожанина и священника.
Что делать мирянину на Литургии?
В середине прошлого века замечательный священник отец Сергий Желудков писал в своих «Литургических заметках»: «Мирянину у нас нечего делать в церковном Богослужении; он должен только слушать и молиться, во всем остальном без него обойдутся... Что же слушать и как молиться? Воображаю себе нашего мирянина в храме. Вот он в субботний вечер пришел ко всенощной. Умилился, молится. Но вдруг на клиросе заорали и завизжали какую-то незнакомую композицию: очень досадно, зачем они это?.. Или начинается нудное «вычитывание» псалмов, канона. И вот он томится, переминается с ноги на ногу, скучает, размышляет о постороннем; уж не пойти ли домой?»
Эти слова были написаны почти сорок лет назад, но до сих пор одна из главных проблем наших храмов состоит в выключенности мирян из богослужения. Если человек не поет на клиросе, не следит за подсвечником, не стоит за свечным ящиком, не алтарничает, не исповедуется и не причащается на этом богослужении, то он «включается» в литургию лишь дважды: во время пения «Верую» и «Отче наш».
Но даже в эти моменты многие люди не могут петь, поскольку не знают слов и не имеют возможности быстро найти текст этих молитв. Конечно, во многих храмах есть распечатанный текст важнейших песнопений, у верующих лежит в кармане или в сумке молитвослов, но главный вопрос остается без ответа: «Что же мне делать во время богослужения?» Я знаю прекрасный ответ на этот вопрос: молиться или внимательно вслушиваться в церковное пение и чтение, в ход богослужения. Но далеко не во всех храмах еще есть динамики, и многие люди просто не слышат того, что происходит в церкви.
В результате малыши садятся за столик и рисуют картинки на бумажках для записок, старушки на лавочке позади храма могут тихо переговариваться, мамы и папы цыкают на своих детей, которые что-то делают не так. Это в обычный день. В большие же праздники можно наблюдать совершенно «восхитительные» сценки из жизни захожан, не снимающих шапки, быстро ставящих свечки и уходящих из храма.
Однако «томление» испытывают не только захожане. Многие люди, и автор этих строк в их числе, с детства не могут стоять «просто так», ничего не делая. Невозможно молиться подряд два с половиной часа, и бывает очень сложно в один из выходных встать в семь или восемь утра, и поехать на транспорте в храм, чтобы там два часа дремать на лавочке или стоя на ногах.
По себе знаю: служба пролетает незаметно, если ты алтарничаешь или поешь на клиросе, и длится мучительно долго, если ты просто присутствуешь на богослужении. Когда в храме у тебя есть послушание, когда ты занят конкретной деятельностью или готовишься к исповеди, то ум не рассеивается, сон уходит из головы, и не возникает желания, чтобы богослужение закончилось «как можно скорее».
Конечно, нельзя сделать всех прихожан-мужчин алтарниками, а женщин – певчими. Конечно, Церковь не должна развлекать своих прихожан, не должна устраивать для них шоу и конкурсы .Но нужно что-то сделать, чтобы я хоть иногда воспринимал литургию и всенощную так же трепетно, как собственное венчание.
Разговор этот очень сложен, и у меня нет рецептов. Допустим, я предложу сократить богослужение с двух часов до часу, но это невозможно - во-первых, потому, что не я создавал церковный устав и не мне его отменять, во-вторых потому, что кому-то покажется: и час молитвы - слишком много. Конечно, в крупных городах можно найти храм, где служат побыстрее или, наоборот, подольше, но и это не решает проблемы. Считайте сами: час-полтора на дорогу, два часа в храме, полтора часа на дорогу обратно. Если утренняя служба начинается в девять, то я не буду дома раньше часа дня.
Мне не жалко потратить это время, когда мне нужен совет священника, когда я очень хочу причаститься, когда в моей семье горе или радость. Иными словами, я готов прийти на литургию в состоянии сильных эмоций, в состоянии кризиса, изменения от худшего к лучшему или от лучшего к худшему. А в остальные дни, мне, мирянину, привыкшему к активной жизни, что делать? А если человек при этом «сова», то для него посещение литургии становится настоящим подвигом.
Честное слово, мне хочется бывать в храме почаще, было время, когда я был в церкви несколько раз в неделю, но тогда я был алтарником и уставщиком, сейчас же я много работающий журналист, который по воскресеньям хочет спать.
Конечно, у меня есть свои отговорки: про отсутствие машины, про то, что молиться можно и дома, про то, что я и так семь дней в неделю пишу и думаю о Православии, но это все неправильно. Плохо, когда храм стал восприниматься не как место встречи с единоверцами, не как возможность вместе помолиться о близких, стране, мире, а как какое-то абстрактное здание, куда я должен ходить по воскресеньям.
Конечно, я могу составить список того, что мне мешает быть в храме: отсутствие микрофонов и динамиков, достаточного числа скамеек, - но все это не решит главной задачи, которую обозначил еще отец Сергий: «Мирянину у нас нечего делать в церковном Богослужении; он должен только слушать и молиться, во всем остальном без него обойдутся».
Умом я понимаю, что так и должно быть, что литургия не должна срываться из-за отсутствия на ней Зайцева, Иванова, или Степановой, но из этих раздумий можно прийти к выводу о том, что достаточно иметь двух человек на клиросе, одного алтарника и батюшку, чтобы совершить богослужение в храме.
Я сейчас не говорю о деньгах, о том, что священнику нужно на что-то жить, а для этого нужны прихожане. Я знаю, что Христу, простите за пафос, обидно, когда христиане не участвуют в Тайной вечери. Сам помню, как мы готовились к свадьбе и сколько проблем возникало, когда часть гостей отказалась в последний момент.
Понимать-то я это понимаю, но мне легче написать десять статей о нужности соборной молитвы, чем один раз встать утром и прийти в храм на литургию. Когда пишу статью, я знаю, что нужен, делаю то, что умею; я стараюсь сделать хороший текст. А на литургии мне что делать? Ну не могу я просто стоять, а, точнее, сидеть на службе, поскольку хожу с палкой. Не могу. А в церковь ходить надо, поскольку нельзя же постоянно отвергать Христа и говорить Ему о том, что я не хочу вкушать «источника бессмертия».
И как разрешить эту проблему, я не знаю…
Но даже в эти моменты многие люди не могут петь, поскольку не знают слов и не имеют возможности быстро найти текст этих молитв. Конечно, во многих храмах есть распечатанный текст важнейших песнопений, у верующих лежит в кармане или в сумке молитвослов, но главный вопрос остается без ответа: «Что же мне делать во время богослужения?» Я знаю прекрасный ответ на этот вопрос: молиться или внимательно вслушиваться в церковное пение и чтение, в ход богослужения. Но далеко не во всех храмах еще есть динамики, и многие люди просто не слышат того, что происходит в церкви.
В результате малыши садятся за столик и рисуют картинки на бумажках для записок, старушки на лавочке позади храма могут тихо переговариваться, мамы и папы цыкают на своих детей, которые что-то делают не так. Это в обычный день. В большие же праздники можно наблюдать совершенно «восхитительные» сценки из жизни захожан, не снимающих шапки, быстро ставящих свечки и уходящих из храма.
Однако «томление» испытывают не только захожане. Многие люди, и автор этих строк в их числе, с детства не могут стоять «просто так», ничего не делая. Невозможно молиться подряд два с половиной часа, и бывает очень сложно в один из выходных встать в семь или восемь утра, и поехать на транспорте в храм, чтобы там два часа дремать на лавочке или стоя на ногах.
По себе знаю: служба пролетает незаметно, если ты алтарничаешь или поешь на клиросе, и длится мучительно долго, если ты просто присутствуешь на богослужении. Когда в храме у тебя есть послушание, когда ты занят конкретной деятельностью или готовишься к исповеди, то ум не рассеивается, сон уходит из головы, и не возникает желания, чтобы богослужение закончилось «как можно скорее».
Конечно, нельзя сделать всех прихожан-мужчин алтарниками, а женщин – певчими. Конечно, Церковь не должна развлекать своих прихожан, не должна устраивать для них шоу и конкурсы .Но нужно что-то сделать, чтобы я хоть иногда воспринимал литургию и всенощную так же трепетно, как собственное венчание.
Разговор этот очень сложен, и у меня нет рецептов. Допустим, я предложу сократить богослужение с двух часов до часу, но это невозможно - во-первых, потому, что не я создавал церковный устав и не мне его отменять, во-вторых потому, что кому-то покажется: и час молитвы - слишком много. Конечно, в крупных городах можно найти храм, где служат побыстрее или, наоборот, подольше, но и это не решает проблемы. Считайте сами: час-полтора на дорогу, два часа в храме, полтора часа на дорогу обратно. Если утренняя служба начинается в девять, то я не буду дома раньше часа дня.
Мне не жалко потратить это время, когда мне нужен совет священника, когда я очень хочу причаститься, когда в моей семье горе или радость. Иными словами, я готов прийти на литургию в состоянии сильных эмоций, в состоянии кризиса, изменения от худшего к лучшему или от лучшего к худшему. А в остальные дни, мне, мирянину, привыкшему к активной жизни, что делать? А если человек при этом «сова», то для него посещение литургии становится настоящим подвигом.
Честное слово, мне хочется бывать в храме почаще, было время, когда я был в церкви несколько раз в неделю, но тогда я был алтарником и уставщиком, сейчас же я много работающий журналист, который по воскресеньям хочет спать.
Конечно, у меня есть свои отговорки: про отсутствие машины, про то, что молиться можно и дома, про то, что я и так семь дней в неделю пишу и думаю о Православии, но это все неправильно. Плохо, когда храм стал восприниматься не как место встречи с единоверцами, не как возможность вместе помолиться о близких, стране, мире, а как какое-то абстрактное здание, куда я должен ходить по воскресеньям.
Конечно, я могу составить список того, что мне мешает быть в храме: отсутствие микрофонов и динамиков, достаточного числа скамеек, - но все это не решит главной задачи, которую обозначил еще отец Сергий: «Мирянину у нас нечего делать в церковном Богослужении; он должен только слушать и молиться, во всем остальном без него обойдутся».
Умом я понимаю, что так и должно быть, что литургия не должна срываться из-за отсутствия на ней Зайцева, Иванова, или Степановой, но из этих раздумий можно прийти к выводу о том, что достаточно иметь двух человек на клиросе, одного алтарника и батюшку, чтобы совершить богослужение в храме.
Я сейчас не говорю о деньгах, о том, что священнику нужно на что-то жить, а для этого нужны прихожане. Я знаю, что Христу, простите за пафос, обидно, когда христиане не участвуют в Тайной вечери. Сам помню, как мы готовились к свадьбе и сколько проблем возникало, когда часть гостей отказалась в последний момент.
Понимать-то я это понимаю, но мне легче написать десять статей о нужности соборной молитвы, чем один раз встать утром и прийти в храм на литургию. Когда пишу статью, я знаю, что нужен, делаю то, что умею; я стараюсь сделать хороший текст. А на литургии мне что делать? Ну не могу я просто стоять, а, точнее, сидеть на службе, поскольку хожу с палкой. Не могу. А в церковь ходить надо, поскольку нельзя же постоянно отвергать Христа и говорить Ему о том, что я не хочу вкушать «источника бессмертия».
И как разрешить эту проблему, я не знаю…
Андрей Зайцев
Литургия: общее дело или частный бизнес?
Прочитал статью Андрея Зайцева «Что делать мирянину на литургии?» – и как-то грустно мне стало. Да нет, автор здесь ни при чём: статья очень хорошая, искренняя, правильная. Только вот когда стоишь перед Престолом и возглашаешь ектенью об оглашенных – очень трудно избавиться от постоянно приходящей мысли, где бы взять этих оглашенных, чтобы было, о ком молиться, а не просто выказывать своё почтение строгому соблюдению богослужебного устава – даже в тех моментах, где смысла уже не осталось. И тут же – а вот в храме стоит сейчас непраздная юная женщина, у которой ой как всё непросто, и не только потому, что это – впервые: о ней Церкви как молиться? Как о «болящей»? Но разве беременность у нас теперь считается «болезнью», с которой надо бороться? Тогда может быть молиться «на начало всякого благого дела»? Так вроде как само «начало» уже успешно свершилось! «На всякое прошение?» Тоже как-то уж слишком универсально. А других молитв, направленных на поддержку этого немощного сосуда, оказавшегося в самом лучшем состоянии – «при исполнении» – как это ни странно, у нас нет.
Да и вопрос не только в беременных: сама жизнь сегодня выталкивает людей в храм с огромным количеством проблем и бед - не в молитве ли найдется разрешение? А в наших Требниках есть молитвы над солью и сосудом осквернившимся - зато молитвенных последований о реальных проблемах нашего современника почти что и нет. Зато есть и целая ектения, и молитва о несуществующмх оглашенных, которых потом диаконы громогласно вроде как "изводят" из храма Божьего, чтобы не мешали "полноценным христианам" молиться. И ничего тут не скажешь: хороший пример верности музейному византийскому православию, и только.
Странно ли это? Увы, нет. Почему-то так случилось, что к началу ХХI века наша Церковь пришла в состоянии хронического многовекового испуга – как бы чего не вышло!.. И на самом деле – не выходит, как ты ни старайся, какие бы циркуляры ни издавались, какими бы прещениями духовенство ни вдохновлялось! Именно этим объясняется стойкое нежелание большинства церковного народа не то что перемен или коррекций – но даже содержательного разговора по самым актуальным, насущнейшим темам церковной жизни. Стоит открыть рот – и тебя тотчас одарят с братской любовью ярлыками «либерала», «обновленца», «кочетковца», «западника», а то и вообще поставят под сомнение твоё право священнического служения. И не потому, что ты такой плохой на самом деле, а только за дерзость покуситься на неприкосновенность «традиции» – на том бо и стоим! И если посметь убрать ектенью об оглашенных, добавив в сугубую ектенью десяток молитвенных прошений, связанных с нуждами конкретных прихожан – не сомневаюсь, архиерею быстро расскажут о том, как на приходе службу безбожно сокращают...
Странно ли это? Увы, нет. Почему-то так случилось, что к началу ХХI века наша Церковь пришла в состоянии хронического многовекового испуга – как бы чего не вышло!.. И на самом деле – не выходит, как ты ни старайся, какие бы циркуляры ни издавались, какими бы прещениями духовенство ни вдохновлялось! Именно этим объясняется стойкое нежелание большинства церковного народа не то что перемен или коррекций – но даже содержательного разговора по самым актуальным, насущнейшим темам церковной жизни. Стоит открыть рот – и тебя тотчас одарят с братской любовью ярлыками «либерала», «обновленца», «кочетковца», «западника», а то и вообще поставят под сомнение твоё право священнического служения. И не потому, что ты такой плохой на самом деле, а только за дерзость покуситься на неприкосновенность «традиции» – на том бо и стоим! И если посметь убрать ектенью об оглашенных, добавив в сугубую ектенью десяток молитвенных прошений, связанных с нуждами конкретных прихожан – не сомневаюсь, архиерею быстро расскажут о том, как на приходе службу безбожно сокращают...
Разве не здесь, в боязни повернуть богослужение лицом к жизненным, а не музейным, реалиям, и скрывается тот самый нерв, о котором пишет Андрей Зайцев? Едва ли будет прихожанин скучать на службе, когда увидит, услышит, всем нутром прочувствует: сейчас вся церковь, и каждый, кто в ней стоит – о нём молится, о нём «мили ся деет», и не «вообще», а очень даже «конкретно» и «предметно».
И дело здесь вовсе не в том, что нашему современнику катастрофически не хватает в храме Божием «интерактива», «включённости» в «богослужебный процесс»: беда в том, что он не воспринимает само богослужение как его, прихожанина, дело.
Какими-то чудными судьбами Литургия из "общего дела" превратилась в частную "работу духовенства" - которому и предписано "обеспечивать" Богослужение всем необходимым для оного. Одним словом, "Духовный бизнес" - то есть "дело". Богослужение стало чужим, профессиональным "процессом" - и место прихожанина в этом "процессе" - материальное обеспечение через внесенную копеечку в церковную кружку. И только. Приходит верующий в храм, свечку поставил, копеечку положил - помолился, сколько сил хватило - ну, а дальше "отбывает" молитвенное послушание, пока там батюшки чем-то правильным и душеполезным занимаются.
Конечно, самое трудное – и в то же самое время самое главное на богослужении – молиться. Не надо от этого убегать ни в «интерактив», ни в общее пение, ни в какие-то иные способы «интеграции»: любой регент вам расскажет, как трудно совмещать управление хором и настоящую молитву. Плохо, когда служба «пролетает» так, что её и незаметно: молитва была и всегда останется трудом, который «незаметным» не бывает, к которому если себя не принуждать, молитва так и останется бесплодной. Но это – область личной нравственной ответственности и духовной культуры каждого, переступающего порог храма. Однако есть нечто, что оказывает сильнейшее влияние на общее настроение, на сам дух прихода вне зависимости от личных качеств приходящих.
Автор статьи прав, что нельзя – да и не надо – «сделать всех прихожан-мужчин алтарниками, а женщин – певчими». Но всеми силами надо стремиться к тому, чтобы каждый прихожанин воспринимал храм как родной дом – и не потому, что Я туда хожу вот уже 20 лет – а потому, что здесь Богу регулярно отдаётся часть моей жизни: и не только в финансовом эквиваленте и времени, затраченном на богослужение. Ведь Церковь создаётся не белокаменными стенами и дорогими иконостасами, а единством душ тех, кто идёт ко Христу. И доколе это «частный бизнес» – между человеком и Богом при посредничестве священника – это, конечно, основа религиозной жизни – но ещё совсем далеко не христианство и тем более не Церковь. Даже если этот «частный бизнес» происходит в самом что ни на есть православнейшем храме. Насколько точно описал преподобный авва Дорофей главный критерий реального приближения к Богу: если ты не становишься ближе к окружающим тебя – ты явно двигаешься не к Богу. Пока между прихожанами не выстроились «горизонтальные» связи, пока чужая боль и радость не стали в том числе и твоими – мы в пространстве «православной религиозности», но не в Церкви Христовой. Потому что когда нога гниёт, а остальное тело ничего не чувствует – значит, у тела – паралич. Но Тело Христово – по обетованию Спасителя – всегда живое, тёплое, чуткое – а не коматозное. И если для нас главная ценность в Церкви – индивидуальный VIP–коридор спасения – с нами что-то не в порядке в самой глубине.
И дело здесь вовсе не в том, что нашему современнику катастрофически не хватает в храме Божием «интерактива», «включённости» в «богослужебный процесс»: беда в том, что он не воспринимает само богослужение как его, прихожанина, дело.
Какими-то чудными судьбами Литургия из "общего дела" превратилась в частную "работу духовенства" - которому и предписано "обеспечивать" Богослужение всем необходимым для оного. Одним словом, "Духовный бизнес" - то есть "дело". Богослужение стало чужим, профессиональным "процессом" - и место прихожанина в этом "процессе" - материальное обеспечение через внесенную копеечку в церковную кружку. И только. Приходит верующий в храм, свечку поставил, копеечку положил - помолился, сколько сил хватило - ну, а дальше "отбывает" молитвенное послушание, пока там батюшки чем-то правильным и душеполезным занимаются.
Конечно, самое трудное – и в то же самое время самое главное на богослужении – молиться. Не надо от этого убегать ни в «интерактив», ни в общее пение, ни в какие-то иные способы «интеграции»: любой регент вам расскажет, как трудно совмещать управление хором и настоящую молитву. Плохо, когда служба «пролетает» так, что её и незаметно: молитва была и всегда останется трудом, который «незаметным» не бывает, к которому если себя не принуждать, молитва так и останется бесплодной. Но это – область личной нравственной ответственности и духовной культуры каждого, переступающего порог храма. Однако есть нечто, что оказывает сильнейшее влияние на общее настроение, на сам дух прихода вне зависимости от личных качеств приходящих.
Автор статьи прав, что нельзя – да и не надо – «сделать всех прихожан-мужчин алтарниками, а женщин – певчими». Но всеми силами надо стремиться к тому, чтобы каждый прихожанин воспринимал храм как родной дом – и не потому, что Я туда хожу вот уже 20 лет – а потому, что здесь Богу регулярно отдаётся часть моей жизни: и не только в финансовом эквиваленте и времени, затраченном на богослужение. Ведь Церковь создаётся не белокаменными стенами и дорогими иконостасами, а единством душ тех, кто идёт ко Христу. И доколе это «частный бизнес» – между человеком и Богом при посредничестве священника – это, конечно, основа религиозной жизни – но ещё совсем далеко не христианство и тем более не Церковь. Даже если этот «частный бизнес» происходит в самом что ни на есть православнейшем храме. Насколько точно описал преподобный авва Дорофей главный критерий реального приближения к Богу: если ты не становишься ближе к окружающим тебя – ты явно двигаешься не к Богу. Пока между прихожанами не выстроились «горизонтальные» связи, пока чужая боль и радость не стали в том числе и твоими – мы в пространстве «православной религиозности», но не в Церкви Христовой. Потому что когда нога гниёт, а остальное тело ничего не чувствует – значит, у тела – паралич. Но Тело Христово – по обетованию Спасителя – всегда живое, тёплое, чуткое – а не коматозное. И если для нас главная ценность в Церкви – индивидуальный VIP–коридор спасения – с нами что-то не в порядке в самой глубине.
Комментариев нет:
Отправить комментарий