Священник Петр Коломейцев о том, почему кладбище до сих пор для многих место, где можно выплеснуть пасхальную радость, почему поминовение усопших не должно вытеснять торжество Пасхи.
Бесплатный маршрут на Пасху
Новости пестрят сообщениями об инспекторах Госадмтехнадзора, которые грозятся к Пасхе проверить содержание всех подмосковных кладбищ. Подъездные пути, пункты сбора мусора, кладбища и прилегающие к ним территории, ограды, даже фонари не останутся без внимания специалистов.На автостанциях и остановках пригородного транспорта несколько недель висят объявления о запуске на Пасху дополнительных бесплатных маршрутов к подмосковным кладбищам. Администрация области к празднику готовится основательно и на Пасху особенно расточительна. Соседство главного христианского торжества и кладбища в одном объявлении почему-то никого не смущает.
Посещать кладбища, чтобы почтить память умерших в родительские субботы и на Радоницу – дело важное и понятное. Но делать это в день Пасхи как-то странно. Как минимум, это противоречит церковным канонам. Вплоть до девятого дня (вторник второй недели после Пасхи) у христиан не принято поминать умерших, ведь Пасха – праздник победы над смертью, торжества над всякой скорбью, день особой и исключительной радости. Выходит, канон против традиции? Почему люди едут на кладбище на Пасху? Как долго будет продолжаться?
Кладбище, как и похороны, в СССР были территорией демократической, пространством некоторой свободы. На похоронах многое прощалось, в том числе религиозные амбиции и проявления. Можно было, например, народную артистку и члена партии отпеть в храме. Или, я сам был тому свидетелем, в церкви организовать прощание с главным художником художественного комбината торгово-промышленной палаты, членом партии и так далее, который в молодости был секретарем архиепископа.
Со смертью людям не только многое прощалось, им даже кое-что разрешалось. Человек умер?! Теперь может и в храм прийти. Как по тексту чина отпевания: «ибо раб и владыка предстоят вместе, царь и воин, богатый и убогий в равном достоинстве, ибо каждый от своих дел или прославится или постыдится». Все уравнивалось. Перед смертью неверующих нет, как нет на войне атеистов. Что партийный, что беспартийный – все не атеисты.
Не скажу, что это была уступка эпохи, скорее время, когда сознательно или бессознательно, но все религиозное сдвигалось в ритуально-похоронное. И эта мысль четко умещалась и сидела в сознании людей.
Помню, я только начинал служить священником. Это было уже 26 лет назад. Впервые пришел в больницу причащать верующих. Встретил там молодого человека, который послушал выступление нашей девушки-катехизатора. Она составляла списки желающих причащаться. Молодой человек внимательно ее выслушал и решил, что да, оно ему надо! Записался.
Когда мы с помощницей в назначенный час вошли в его палату и парень подал знак, что готов причащаться, у нас на глазах белым полотном стала девушка, мирно сидевшая на стуле – как оказалась, его супруга. Помню, как глаза стали наливаться слезами. Она еле их удерживала. Руки тряслись и дрожащими губами, едва слышно, дама выдавила из себя: «Пожалуйста, не надо. Может он еще поживет».
Церковь, ее ритуалы и чинопоследование в сознании общей массы населения ассоциировались и относились к проводам в мир иной. Так что обычай «на Пасху на кладбище» – апофеоз этого отношения. Удивительно другое: традиция-то по сей день жива. Как будто бы в регламенты и протоколы местных администраций раз и навсегда внесли распоряжение, предписывающее доставлять на Пасху людей к местам упокоения их родных.
Все, кто хоть как-то отмечал Пасху в СССР, ездили в этот воскресный день на кладбище. К тому же весна. На могилке прибраться, цветочки посадить, оградку освежить – вроде не грех. Только после широко отмечаемого Крещения Руси в 1988 году, стали поговаривать, мол, товарищи, Пасха – не про это. Вы лучше родственников и друзей посетите в этот день, порадуйтесь вместе Воскрешению Спасителя, похристосуйтесь.
Неделю празднуйте, ведь пасхальная седмица – для родных и близких, веселья, свадеб на Красной горке, а после Фоминой недели, во вторник второй седмицы по Пасхе, приходите поминать. Тогда с разъяснением некоторых положений церковного устава люди стали ездить на кладбище на Радоницу, но и пасхальных поездок не оставляли.
Это действительно что-то неистребимое. И какое-то время, я уверен, еще будет сохраняться. Как минимум до тех пор, пока живы те, кто был на этом воспитан, кому трудно представить себе, что Пасха – не то же самое, что родительская суббота.
Одна девочка говорила про себя: «Я, когда состарюсь, буду в церковь ходить и с другими бабушками общаться. Я же крещеная. Буду вместе с ними причащаться. Это будет наш старушечий клуб».
Неожиданно наступившее религиозное пробуждение мысли молодых людей поменяло, в том числе и у этой девочки. После очередного допроса по делу «о религиозной пропаганде» она написала бессмертные строки:
И не жалея о прошлом ничуть,
Вижу как катится мир к катастрофе.
Верую в крестный, мной избранный путь,
В тайну распятой любви на Голгофе.
Свободу ищу от железных оков,
Тех, что зовутся житейское счастье.
Вся моя жизнь – это несколько слов
В тихой молитве перед причастьем.
Автора тогда не посадили, дали условный срок, выгнав заодно с работы. Ведь религия и искусствоведение – две вещи несовместные. Это же идеологический фронт против ненаучного мировоззрения. Но Ирина Константиновна Языкова, наша современница и выдающийся искусствовед, от своего не отступила.
Где-то работа государственной машины велась топорно. А где-то потоньше и поизящнее. В тогдашнем Ленинграде, например, был создан рок-клуб на улице Рубинштейна, где устраивались все рок-концерты. Параллельно там отмечали и отлавливали всех инакомыслящих. То, что рок-клуб был создан под эгидой КГБ, особо никто не знал. Там же существовал литературный альманах «Апрель», который вел особую работу, собирая сведения о религиозниках.
При этом в самом Ленинграде были открыты все кладбищенские храмы. Из городских действовало всего два – Преображенский и Никола-морской. Остальные функционировали при кладбищах. С задачей оставить Церковь, как удел пожилых людей и погребального ритуала государство блестяще справлялось.
Была попытка создать советский похоронный ритуал, с оркестрами и поминальными речами: «гражданин Советского Союза, имярек, окончил свой жизненный путь», регламентом несения венков и государственных наград, но в итоге он как-то не прижился. Хотя похоронный обряд довольно подробно был прописан и утвержден министерством коммунального хозяйства. Даже была брошюрка с рекомендациями как хоронить по-советски. Но не приживалось, и все тут.
Мне кажется, что к этим отголоскам прошлого, все еще всплывающим в распоряжениях коммунальщиков, к этим скрытым приглашениям в пасхальный день посетить кладбища, нужно относиться с юмором и как к истории. Как к собственной истории, которая не изжита. Как к свидетельству того, как оно было и во что могло девальвироваться.
Поминание усопших – и правда важная часть нашей действительности, но она не должна вытеснять собой такое торжество, как Пасха. Знаете, многие богословы на Западе сетуют, мол, у них Рождество отмечается шире, чем Пасха. У протестантов вообще Пасха – первый выезд на пикник в новом году, где нужно скушать шоколадного зайчика. Зайчик – спутник феи весны, фея весна – символ Пасхи. А яички – это потому что птички несут яички весной…
Получается, что для протестантских церквей Пасха перестает звучать, она остается отголоском какого-то народного празднования, загородным пикником. У нас для многих тоже пикник, но только на кладбище. Куда ни кинь, всюду пикник на обочине. Стоит ли?
Умер? Теперь можно и в храм
Традиция и правда довольно странная. Пасхальное воскресенье в СССР всегда было грустным кладбищенским днем. Такие всенародные поминки. Появилась эта традиция не случайно. В советское время с пасхальной радостью людям тоже надо было куда-то выйти. Но куда выйдешь? Не на улицу же христосоваться и одаривать всех яйцами. Деться народу некуда, вот и едет на кладбище.Кладбище, как и похороны, в СССР были территорией демократической, пространством некоторой свободы. На похоронах многое прощалось, в том числе религиозные амбиции и проявления. Можно было, например, народную артистку и члена партии отпеть в храме. Или, я сам был тому свидетелем, в церкви организовать прощание с главным художником художественного комбината торгово-промышленной палаты, членом партии и так далее, который в молодости был секретарем архиепископа.
Со смертью людям не только многое прощалось, им даже кое-что разрешалось. Человек умер?! Теперь может и в храм прийти. Как по тексту чина отпевания: «ибо раб и владыка предстоят вместе, царь и воин, богатый и убогий в равном достоинстве, ибо каждый от своих дел или прославится или постыдится». Все уравнивалось. Перед смертью неверующих нет, как нет на войне атеистов. Что партийный, что беспартийный – все не атеисты.
Переход в мир иной с завтрашнего дня
Кладбище оставалось единственным местом, куда можно было выплеснуть пасхальную радость, канализовать ее, как говорят психологи. «Пусть они лучше туда придут, – мыслило руководство. – Водочки выпьют, яичком закусят. Благополучно чувства свои канализируют».Не скажу, что это была уступка эпохи, скорее время, когда сознательно или бессознательно, но все религиозное сдвигалось в ритуально-похоронное. И эта мысль четко умещалась и сидела в сознании людей.
Помню, я только начинал служить священником. Это было уже 26 лет назад. Впервые пришел в больницу причащать верующих. Встретил там молодого человека, который послушал выступление нашей девушки-катехизатора. Она составляла списки желающих причащаться. Молодой человек внимательно ее выслушал и решил, что да, оно ему надо! Записался.
Когда мы с помощницей в назначенный час вошли в его палату и парень подал знак, что готов причащаться, у нас на глазах белым полотном стала девушка, мирно сидевшая на стуле – как оказалась, его супруга. Помню, как глаза стали наливаться слезами. Она еле их удерживала. Руки тряслись и дрожащими губами, едва слышно, дама выдавила из себя: «Пожалуйста, не надо. Может он еще поживет».
Церковь, ее ритуалы и чинопоследование в сознании общей массы населения ассоциировались и относились к проводам в мир иной. Так что обычай «на Пасху на кладбище» – апофеоз этого отношения. Удивительно другое: традиция-то по сей день жива. Как будто бы в регламенты и протоколы местных администраций раз и навсегда внесли распоряжение, предписывающее доставлять на Пасху людей к местам упокоения их родных.
Все, кто хоть как-то отмечал Пасху в СССР, ездили в этот воскресный день на кладбище. К тому же весна. На могилке прибраться, цветочки посадить, оградку освежить – вроде не грех. Только после широко отмечаемого Крещения Руси в 1988 году, стали поговаривать, мол, товарищи, Пасха – не про это. Вы лучше родственников и друзей посетите в этот день, порадуйтесь вместе Воскрешению Спасителя, похристосуйтесь.
Неделю празднуйте, ведь пасхальная седмица – для родных и близких, веселья, свадеб на Красной горке, а после Фоминой недели, во вторник второй седмицы по Пасхе, приходите поминать. Тогда с разъяснением некоторых положений церковного устава люди стали ездить на кладбище на Радоницу, но и пасхальных поездок не оставляли.
Это действительно что-то неистребимое. И какое-то время, я уверен, еще будет сохраняться. Как минимум до тех пор, пока живы те, кто был на этом воспитан, кому трудно представить себе, что Пасха – не то же самое, что родительская суббота.
Церковь как пенсионерский клуб
Но в советское время очевидно была еще и целенаправленная политика, которую вводили как инъекцию, работая с молодыми людьми. Церковь – удел стариков, место подготовки к смерти, переходу в мир иной с завтрашнего дня.Одна девочка говорила про себя: «Я, когда состарюсь, буду в церковь ходить и с другими бабушками общаться. Я же крещеная. Буду вместе с ними причащаться. Это будет наш старушечий клуб».
Неожиданно наступившее религиозное пробуждение мысли молодых людей поменяло, в том числе и у этой девочки. После очередного допроса по делу «о религиозной пропаганде» она написала бессмертные строки:
И не жалея о прошлом ничуть,
Вижу как катится мир к катастрофе.
Верую в крестный, мной избранный путь,
В тайну распятой любви на Голгофе.
Свободу ищу от железных оков,
Тех, что зовутся житейское счастье.
Вся моя жизнь – это несколько слов
В тихой молитве перед причастьем.
Автора тогда не посадили, дали условный срок, выгнав заодно с работы. Ведь религия и искусствоведение – две вещи несовместные. Это же идеологический фронт против ненаучного мировоззрения. Но Ирина Константиновна Языкова, наша современница и выдающийся искусствовед, от своего не отступила.
Где-то работа государственной машины велась топорно. А где-то потоньше и поизящнее. В тогдашнем Ленинграде, например, был создан рок-клуб на улице Рубинштейна, где устраивались все рок-концерты. Параллельно там отмечали и отлавливали всех инакомыслящих. То, что рок-клуб был создан под эгидой КГБ, особо никто не знал. Там же существовал литературный альманах «Апрель», который вел особую работу, собирая сведения о религиозниках.
При этом в самом Ленинграде были открыты все кладбищенские храмы. Из городских действовало всего два – Преображенский и Никола-морской. Остальные функционировали при кладбищах. С задачей оставить Церковь, как удел пожилых людей и погребального ритуала государство блестяще справлялось.
Была попытка создать советский похоронный ритуал, с оркестрами и поминальными речами: «гражданин Советского Союза, имярек, окончил свой жизненный путь», регламентом несения венков и государственных наград, но в итоге он как-то не прижился. Хотя похоронный обряд довольно подробно был прописан и утвержден министерством коммунального хозяйства. Даже была брошюрка с рекомендациями как хоронить по-советски. Но не приживалось, и все тут.
Мне кажется, что к этим отголоскам прошлого, все еще всплывающим в распоряжениях коммунальщиков, к этим скрытым приглашениям в пасхальный день посетить кладбища, нужно относиться с юмором и как к истории. Как к собственной истории, которая не изжита. Как к свидетельству того, как оно было и во что могло девальвироваться.
Поминание усопших – и правда важная часть нашей действительности, но она не должна вытеснять собой такое торжество, как Пасха. Знаете, многие богословы на Западе сетуют, мол, у них Рождество отмечается шире, чем Пасха. У протестантов вообще Пасха – первый выезд на пикник в новом году, где нужно скушать шоколадного зайчика. Зайчик – спутник феи весны, фея весна – символ Пасхи. А яички – это потому что птички несут яички весной…
Получается, что для протестантских церквей Пасха перестает звучать, она остается отголоском какого-то народного празднования, загородным пикником. У нас для многих тоже пикник, но только на кладбище. Куда ни кинь, всюду пикник на обочине. Стоит ли?
Автор: священник Петр Коломейцев
Читайте также:
Комментариев нет:
Отправить комментарий